• Casino онлайн
• Вулкан какой автомат дает

Что делать если нет интереса к жизни и все тускло безрадостно

Недалеко от линии фронта внутри уцелевшего вокзала сладко храпели уснувшие на полу красноармейцы; счастье отдыха было запечатлено на их усталых лицах. На втором пути тихо шипел котел горячего дежурного паровоза, будто пел однообразный, успокаивающий голос из давно покинутого дома. Но в одном углу вокзального помещения, где горела керосиновая лампа, люди изредка шептали друг другу успокаивающие слова, а затем и они впали в безмолвие. Мальчик хотел добавить, что он теперь приложит все силы, чтобы узнать, кто был этот танкист, и, может быть, это действительно окажется его отец. Бежал и думал об этом танкисте и думал, что узнает про него все-все, а потом напишет этому мужчине... Там стояли два майора, похожие один на другого не внешними признаками, но общей добротою морщинистых загорелых лиц; каждый из них держал руку мальчика в своей руке, а ребенок умоляюще смотрел на командиров. Он подымет на это дело весь свой двор, да что там двор — весь свой класс, да что там класс — всю свою школу! И тут мальчишка вспомнил, что не узнал ни имени, ни адреса этого человека, и чуть не заплакал от обиды. А мужчина шел широким шагом, размахивая на ходу чемоданчиком.

Вино из одуванчиков — Рэй Брэдбери

Руку одного майора ребенок не отпускал от себя, прильнув затем к ней лицом, а от руки другого осторожно старался освободиться. Он никого и ничего не замечал, шел и думал о своем отце и о словах мальчика. Пилу небось развести не умели, дровоколы, работнички! Его маленькое лицо, худое, обветренное, но не истощенное, приспособленное и уже привычное к жизни, обращено было теперь к одному майору; светлые глаза ребенка ясно обнажали его грусть, словно они были живою поверхностью его сердца; он тосковал, что разлучается с отцом или старшим другом, которым, должно быть, доводился ему майор. Теперь, когда он будет вспоминать отца, он всегда будет думать об этом танкисте. Так хорошо, так бесконечно хорошо, что у него наконец появилась эта история. Второй майор привлекал ребенка за руку к себе и ласкал его, утешая, но мальчик, не отымая своей руки, оставался к нему равнодушным. Он будет ее часто вспоминать: по ночам, когда плохо спится, или когда идет дождь, и ему делается печально, или когда ему будет очень-очень весело.

Первый майор тоже был опечален, и он шептал ребенку, что скоро возьмет его к себе и они снова встретятся для неразлучной жизни, а сейчас они расстаются на недолгое время. А он стоял перед генералом, старым, худым, длинным, как палка, фашистским генералом, которому было наплевать на этого танкиста и наплевать, что тот так мало прожил, что его где-то ждет мать, — на все было наплевать. Танкист ничего не ответил, повернулся и пошел к танку... Он снова сделал свой знаменитый вираж и приник к смотровой щели: вторая батарея сделала залп по танку. Так хорошо, что у него появилась эта история, и этот старый танк, и этот мальчишка... Мальчик верил ему, однако и сама правда не могла утешить его сердца, привязанного лишь к одному человеку и желавшего быть с ним постоянно и вблизи, а не вдалеке. Просто этому фашисту очень понравилась игра, которую он придумал с этим советским: он решил новое прицельное устройство на противотанковых пушках испытать на советском танке. А когда он сел в танк, когда влез на это место и потянул рычаги управления и когда они легко и свободно пошли на него, когда он вдохнул привычный, знакомый запах машинного масла, у него прямо голова закружилась от счастья. От радости заплакал, он уже никогда и не мечтал, что снова сядет в свой любимый танк. Вот они, фашисты, совсем рядом, но его защищает броня, выкованная умелыми кузнецами на Урале. И танкист бросил машину в сторону; делая виражи вправо и влево, он устремился вперед. А танк уже мчался дальше, а орудия, забыв всякую очередность, начали хлестать по танку снарядами. А потом привели к генералу, который придумал всю эту игру. Он вдруг стал самим собой: простым волжским пареньком, небольшого роста, ну, как наши космонавты. Маленький рассказ Ночью красноармеец принес повестку. А на заре, когда Алька еще спал, отец крепко поцеловал его и ушел на войну — в поход. Ребенок знал уже, что такое даль расстояния и время войны, — людям оттуда трудно вернуться друг к другу, поэтому он не хотел разлуки, а сердце его не могло быть в одиночестве, оно боялось, что, оставшись одно, умрет. Этот танкист попал в плен к фашистам: может быть, он был ранен или контужен, а может быть, выскочил из горящего танка и они его схватили. И вдруг однажды его сажают в машину и привозят на артиллерийский полигон. Что снова окажется на маленьком клочке, на маленьком островке родной, милой советской земли. Он не торопился, внимательно глянул в смотровую щель. Осторожно выжал до конца педаль газа, и танк медленно пошел вперед. Он прыгнул танком на эти вражеские пушки и раскидал их в разные стороны. Но танк был как бешеный: он крутился волчком то на одной, то на другой гусенице, менял направление и давил эти вражеские пушки. А сам танкист, когда пошел в последнюю лобовую атаку, открыл люк водителя, и все артиллеристы увидели его лицо, и все они увидели, что он смеется и что-то кричит им. Мужчина посмотрел на мальчика и хотел соврать, вдруг ему очень захотелось соврать, что все кончилось хорошо и его, этого славного, геройского танкиста, не поймали. Но он не соврал, просто решил, что в таких случаях нельзя ни за что врать. Его вели по полигону к группе офицеров два автоматчика. Он шел по зеленой траве полигона и увидел под ногами полевую ромашку. Генерал что-то крикнул по-немецки, и прозвучал одинокий выстрел. Утром Алька рассердился, зачем его не разбудили, и тут же заявил, что и он хочет идти в поход тоже. Но совсем неожиданно мать ему в поход идти разрешила.

И в последней своей просьбе и надежде мальчик смотрел на майора, который должен оставить его с чужим человеком. — Недавно я прочел в газете об одном танкисте, — сказал он. Сначала танкист ничего не понял: видит, стоит новенький «Т-34», а вдали группа немецких офицеров. И тогда один из них говорит: «Вот, мол, тебе танк, ты должен будешь пройти на нем весь полигон, шестнадцать километров, а по тебе будут стрелять из пушек наши солдаты. На минуту танкист склонил голову и закрыл глаза: вспомнил далекую Волгу и высокий город на Волге. И тут ударила первая батарея — фашисты ударили, конечно, ему в спину. А потом танк выскочил на шоссе и на большой скорости пошел на восток. Только на восток, хотя бы несколько метров, хотя бы несколько десятков метров навстречу далекой, родной, милой своей земле... И вот для того, чтобы набрать перед дорогой силы, Алька съел без каприза полную тарелку каши, выпил молока. — Ну, вот видите, — сказал маленький мальчик, залезая в лодку. Такая гребля не мешает говорить, и Семен, старик многоречивый, тотчас завел разговор. — Ну, Сережа, прощай пока, — сказал тот майор, которого любил ребенок. Проведешь танк до конца — значит, будешь жить, и лично я тебе дам свободу. Он сразу собрал все силы и сделал свой знаменитый вираж: один рычаг до отказа вперед, второй назад, полный газ, и вдруг танк как бешеный крутнулся на месте на сто восемьдесят градусов — за этот маневр он всегда получал в училище пятерку — и неожиданно стремительно помчался навстречу ураганному огню этой батареи. Ему вслед летели немецкие ракеты, требуя остановиться. А потом они с матерью сели готовить походное снаряжение. — Ты только не думай, — сказал он мне, — они на меня не в обиде. — Ты особо-то воевать не старайся, подрастешь, тогда будешь. Майор поднял его к себе на руки и поцеловал лицо несколько раз. Мать шила ему штаны, а он, сидя на полу, выстругивал себе из доски саблю. Я хотел расспросить мальчиков, чего же в конце концов Семену мало, но в это время он сам подъехал на лодке, вылез, протянул мне и мальчикам шершавую руку и сказал: — Хорошие ребята, а понимают мало. Вот и выходит, что нам, старым веникам, их обучать полагается. Не лезь на немца и береги себя, чтоб я тебя живым, целым нашел. Потом майор пошел с ребенком к выходу, и второй майор тоже последовал за ними, поручив мне сторожить оставленные вещи. Нужный нам поезд ожидался лишь назавтра, и мы все трое пошли на ночлег в общежитие. И тут же, за работой, разучивали они походные марши, потому что с такой песней, как «В лесу родилась елочка», никуда далеко не нашагаешь. — Только вот все ему мало, — печально подтвердил худой мальчик в кепке. Вернулся ребенок на руках другого майора; он чуждо и робко глядел на командира, хотя этот майор уговаривал его нежными словами и привлекал к себе как умел. — Высоко идет, и зенитки его не возьмут, туда надо истребителя послать. Там майор покормил ребенка из своего тяжело нагруженного мешка. И мотив не тот, и слова не такие, в общем эта мелодия для боя совсем неподходящая.

Игровые автоматы Вулкан онлайн – играть в популярные слоты

Майор, заменивший ушедшего, долго увещевал умолкшего ребенка, но тот, верный одному чувству и одному человеку, оставался отчужденным. Мальчик вслушался в их гулкие мертвые звуки, и во взоре его появился возбужденный интерес. «Как он мне надоел за войну, этот мешок, — сказал майор, — и как я ему благодарен! От удара этих снарядов по танку голова могла лопнуть. Но вот пришло время матери идти дежурить на работу, и дела свои они отложили на завтра. Шили штаны, рубахи, знамена, флаги, вязали теплые чулки, варежки. » Мальчик уснул после еды, и майор Бахичев рассказал мне про его судьбу. Вот сидел, к примеру, тут какой-нибудь парень во время боя: свету всего ничего, весь мир видишь только через эту щель. Одних деревянных сабель рядом с ружьем и барабаном висело на стене уже семь штук. Сергей Лабков был сыном полковника и военного врача. А этот запас не беда, ибо в горячем бою у звонкой сабли жизнь еще короче, чем у всадника. И, улыбнувшись, приказал сыну: все это оружие и амуницию держать в полном порядке, потому что тяжелых боев и опасных походов будет и впереди на этой земле еще немало.

Отец и мать его служили в одном полку, поэтому и своего единственного сына они взяли к себе, чтобы он жил при них и рос в армии. И давно, пожалуй, можно было бы отправляться Альке в поход, но тут наступила лютая зима. И только бы, только начать собираться, как загремел звонок. Весь день мне пришлось идти по заросшим луговым дорогам. — Из Ласковского леса, — ответили они и рассказали, что они пионеры из соседнего города, приехали в лес на работу, вот уже три недели пилят дрова, а на реку иногда приходят купаться. — Он только ворчливый, — сказал самый маленький мальчик. Сереже шел теперь десятый год; он близко принимал к сердцу войну и дело отца и уже начал понимать по- настоящему, для чего нужна война. А при таком морозе, конечно, недолго схватить и насморк или простуду, и Алька терпеливо ждал теплого солнца. И тяжелыми шагами в комнату вошел вернувшийся из похода отец. Только к вечеру я вышел к реке, к сторожке бакенщика Семена. Я покричал Семену, чтобы он подал мне лодку, и пока Семен отвязывал ее, гремел цепью и ходил за веслами, к берегу подошли трое мальчиков.   И вот однажды он услышал, как отец говорил в блиндаже с одним офицером и заботился о том, что немцы при отходе обязательно взорвут боезапас его полка. Лицо его было темное, обветренное, и губы потрескались, но серые глаза глядели весело. Их волосы, ресницы и трусики выгорели до соломенного цвета. Тотчас из-под обрыва начали вылетать стрижи с таким свистом, будто снаряды из маленькой пушки; в обрыве было вырыто много стрижиных гнезд.  

Полк до этого вышел из немецкого охвата, ну с поспешностью, конечно, и оставил у немцев свой склад с боезапасом, а теперь полк должен был пойти вперед и вернуть утраченную землю и свое добро на ней, и боезапас тоже, в котором была нужда. — Пропал без вести, значит, ушел, к примеру, в разведку в тыл врага и не вернулся. «Они уж и провод в наш склад, наверно, подвели — ведают, что отойти придется», — сказал тогда полковник, отец Сережи. Через узенькую смотровую щель пробивалась тоненькая полоска, а тут еще небо затянуло грозовой тучей, и совсем потемнело.

Сергей вслушался и сообразил, о чем заботился отец. Мальчику было известно расположение полка до отступления, и вот он, маленький, худой, хитрый, прополз ночью до нашего склада, перерезал взрывной замыкающий провод и оставался там еще целые сутки, сторожа, чтобы немцы не исправили повреждения, а если исправят, то чтобы опять перерезать провод. Потом полковник выбил оттуда немцев, и весь склад целый перешел в его владение.

Самых популярных стратегий игры в автоматы казино Вулкан.

Вскоре этот мальчуган пробрался подалее в тыл противника; там он узнал по признакам, где командный пункт полка или батальона, обошел поодаль вокруг трех батарей, запомнил все точно — память же ничем не порченная, — а вернувшись домой, показал отцу по карте, как оно есть и где что находится. Отец подумал, отдал сына ординарцу для неотлучного наблюдения за ним и открыл огонь по этим пунктам. Он же маленький, этот Сережка, неприятель его за суслика в траве принимал: пусть, дескать, шевелится. А он еще не мог уйти, что-то его держало в этом танке. Они сидели совсем близко друг от друга, и было как-то удивительно и неожиданно это соседство. А Сережка, наверно, и травы не шевелил, без вздоха шел. Он даже чувствовал дыхание мальчишки и каждый раз, когда он подымал глаза, видел, как стремительно отворачивался его сосед. Ординарца мальчишка тоже обманул, или, так сказать, совратил: раз он повел его куда-то, и вдвоем они убили немца — неизвестно, кто из них, — а позицию нашел Сергей. — Вообще-то старые, фронтовые танки — это моя слабость, — сказал он. — Мальчишка со знанием дела похлопал ладонью по броне. Так он и жил в полку при отце с матерью и с бойцами. Мать, видя такого сына, не могла больше терпеть его неудобного положения и решила отправить его в тыл. Но Сергей уже не мог уйти из армии, характер его втянулся в войну.

И он говорил тому майору, заместителю отца, Савельеву, который вот ушел, что в тыл он не пойдет, а лучше скроется в плен к немцам, узнает у них все, что надо, и снова вернется в часть к отцу, когда мать по нему соскучится. И он бы сделал, пожалуй, так, потому что у него воинский характер. Володю на курсы усовершенствования посылали, а я по другому делу там находился, а теперь обратно к себе в часть еду.