• Casino онлайн
• Миллионы русалки автомат

Русская классическая проза Флибуста

Виктор расплатился с портье, закинул ремень дорожной сумки на плечо, вышел из вестибюля гостиницы на Ратхаузерштрассе и остановился. Тот вынул из внутреннего кармана какую-то старомодную красную ручку с золотым колпачком. — Ладно, я их беру, и они пришлись очень кстати: я как раз тут в супермаркете на площади видел очень легкие зимние пальто на пуху и подумал, что, будь у меня деньги, я бы купил такое и послал бабке. Ей тоже не позавидуешь, все-таки сын помер, а так ей будет легче его простить. Но можете и просто так позвонить мне, и я вас приглашу в гости: кстати, я ведь живу недалеко от вас, от общежития можно пешком дойти. Как же все-таки не любит он этот город, особенно его восточную часть! Он свернул налево, к остановке метро «Магдалененштрассе», вышел на Франкфуртераллее, взглянул на часы и понял, что у него есть еще время прогуляться: он пройдет маленькими улочками и сквериками к другой остановке, не выходя больше на Франкфуртераллее. — фыркнула Апраксина и пожала плечами с таким видом, будто само это слово вызывало у нее снисходительное презрение. Заодно спрошу в письме, был ли он крещен, и потом вам расскажу, что она ответит. Адрес на визитке, Будапештенштрассе — это маленькая улочка, идущая параллельно Баланштрассе. Виктор особенно не любил эту длинную загазованную магистраль, и не потому, что она когда-то называлась Хитлерштрассе, а потом Шталиналлее, если произносить по-немецки, — ему до всей этой политической топонимики дела не было: просто уж очень уныло тянулась эта улица несколько безрадостных километров, и даже стройная серая телебашня в конце ее, с посверкивающим граненым шаром наверху, ничего не спасала, хотя Виктор знал и легенду о ней. — Берите ваши деньги и не будем больше об этом говорить. А легенда была такая: когда архитектор строил башню, он будто бы обещал друзьям, что водрузит на ней крест. Архитектора арестовали незадолго до конца строительства, чтобы он не успел устроить свою диверсию с крестом, если и вправду замышлял ее.

Игровой автомат Beetle Mania Deluxe играть бесплатно

Однако крест вскоре обнаружился: грани на шаре башни были расположены таким образом, что образовывали светящийся крест, когда на них падали первые лучи восходящего солнца. Ну что ж, легенда не хуже тех, где строителя башни заказчик ослеплял или убивал, чтобы он не смог построить ничего лучшего… — Что это еще за деньги, и почему вы мне их предлагаете? — Я же вам с самого начала представилась как частный детектив, нанятый вашим отцом для поисков возможного убийцы. Виктор снова свернул на тихую, по-старинному изогнутую коленом Ратхаузерштрассе, опять прошел мимо отеля, миновал закрытый сейчас итальянский ресторанчик, в котором они ужинали с Региной накануне. В связи с его смертью моя задача не изменилась, только вместо потенциального убийцы я буду искать настоящего, за что мне будут платить баварские налогоплательщики.

В этом квартале попадались старые и вовсе старинные дома; тут ему все казалось гораздо милее, даже здание полиции не вызвало отрицательных эмоций, потому как располагалось в стареньком сереньком особнячке с весело прыгающими между этажами лестничными окнами, что делало его больше похожим на старческий приют, чем на полицию. или союзнички, — подумал Виктор с весьма запоздалым злорадством. » Из труб, грибами стоявших на черепичных, со старческой зеленью крышах, струился дымок: странно, в такое время дня никто не станет топить камин для романтики, неужто здесь еще топят углем? А ведь уже несколько лет прошло после падения Берлинской стены и воссоединения обеих Германий! — Фарцовщик — это человек, который незаконно торгует с иностранцами на территории СССР. Так что отцовский задаток я по совести должна вернуть вам. Однако большое объявление на двери подъезда, попавшееся ему на глаза, рассеяло сомнения: «УГОЛЬ. Если восточные немцы так запустили город, то почему же западные не помогут им восстановить эти районы теперь, когда Берлин стал единым городом и даже снова столицей всей Германии? Артур говорит, что для того, чтобы дом не разрушался, достаточно иметь занятыми две квартиры на подъезд — на первом и на последнем этаже, и пока сдавать их за чисто символическую цену. Сиганули ночью вплавь через границу по Вуоксе, это там река такая, прямо границу пересекает, а на том берегу нас ждал финн с машиной. Он постоянно крутил какие-то дела с финскими туристами, а потом подкопил валюты и решил на Запад перебираться; знакомый финн ему за водку и проложил весь маршрут. И это единственное, что может снять с вас все подозрения. Дом не сыреет, если в нем отапливаются нижний и верхний этажи». Встретил нас уже в Хельсинки и отвез к самой границе со Швецией. Вот вам моя визитная карточка: я не думаю, что вас могут арестовать, не посоветовавшись со мной, но мало ли… — У вас, надо думать, своего счета в банке пока еще нет?

Умный еврей Регинин муж, что и говорить: имеет завод медицинских инструментов и не пренебрегает скупкой старых домов. Он улыбнулся своим мыслям и стал искать выход из мрачного района: он и сам не заметил, как заблудился, а прохожих на улице в этот час не было. — Меня должны были в армию забрать, и я решил, что одно к одному складывается: мне и отца повидать надо, и в армию идти нет никакой охоты, ну, я и решил бежать. Там у него были свои люди на границе, нас даже не остановили. Если такое, не дай Бог, случится, запомните: вы не должны ни с кем разговаривать, просто отдайте следователю мою визитную карточку и скажите, что вы уже договорились со мной о том, что я буду вашей переводчицей и консультантом на всех допросах, а также найму для вас адвоката. Впереди показалось мрачное серое казенное здание, и он его узнал — бывшее управление «Штази», восточногерманского КГБ. Артур рассказывал, что, когда восточные немцы, разломав Берлинскую стену, пошли громить «Штази», с ними ринулись на штурм переодетые в штатское сотрудники госбезопасности: они первыми ворвались в архив и начали выкидывать бумаги в окна, а на улице их коллеги уже развели костры и, к восторгу уличной толпы, пожгли все, что могло им повредить в будущем… Похоже, мне не суметь остаться в стороне, как вы считаете? — Никто мне никакого вызова не присылал, я перебежчик. В Швеции мы сдались властям, и я сразу заявил, что у меня отец живет в Германии, в Западном Берлине. Я ничего не скрываю от вас, Иван, и надеюсь на ваш здравый смысл и выдержку. Считайте, что отец оставил меня вам в наследство, и пусть это будет… А толпа ликовала и рукоплескала, не ведая, что пляшет вокруг костров, на которых сгорают разоблачительные документы! — Нет, в стороне вам не остаться: есть еще соседи, которым вы представились, когда спрашивали их об отце. Выходит, что он и перед смертью успел еще мне напакостить. Сначала из-за этого получилась задержка — я ведь не знал, что отец уже успел в Мюнхен перебраться. Но вам повезло, что ваш отец обратился ко мне за помощью: я постараюсь распутать весь этот узел противоречий одним простым и древним способом. Виктор усмехнулся с каким-то даже чувством превосходства: в бывшем Советском Союзе КГБ оказался непотопляем, и если какие документы и требовалось уничтожить, то делалось это по- деловому тихо, за закрытыми дверьми. Если меня притянут к делу об убийстве, мне навряд ли светит политическое убежище. Но потом все выяснилось, мне даже адрес отца дали и посоветовали позвонить или написать ему, чтобы он начал хлопотать о моем въезде в Германию. Но, к сожалению, все это может сыграть против вас во время следствия. Свои органы безопасности Виктор, как и следует творческому человеку, презирал и ненавидел. И не надо вести со мной душеспасительных бесед: я вообще ни к какой идеологии не восприимчив, меня еще в школе закалили. Иван, а вы только одно письмо написали отцу — то, что оставили на двери? Ну я, конечно, время терять не стал, да и унижаться не хотел и просто перебрался в Германию на пароме. Я собирался встретиться с ним и просто потребовать помощи на первое время. Не каждый следователь захочет разбираться во всех этих сложностях: вы заявляете шведским властям, что хотите попасть к отцу в Германию, но вы не желаете просить его о вызове.

Игровой автомат миллионы русалки /

Да у него и свой счет был к КГБ: вот если бы его принудили к отъезду раньше, как других ленинградских художников, так он бы сейчас не бедствовал! Ваш отец, Ванечка, был, в сущности, очень и очень несчастный человек. После перехода советской границы этот нелегальный переход показался мне приятной морской прогулкой. Если бы вас задержали на пароме, могли бы быть неприятности. Впрочем, он ведь и сам был в этом виноват: остерегался, держался в стороне от лишнего шума, в скандальных выставках не участвовал, и его не трогали, даже ни разу не вызывали в органы. А другим художникам и осторожность не помогла, их все равно вызывали на беседы и склоняли к сотрудничеству, трепали нервы, но зато сейчас они сделали себе на этом капитал, став все подряд диссидентами едва ли не круче тех, кто действовал всерьез и открыто, сидел за свои убеждения по лагерям. Кто-нибудь из его баб, таких же дурочек, как моя мать? Келейно, то есть дома перед иконами, я и сейчас за него молюсь, и с первого дня нашего с ним знакомства молилась. Этих на Западе баловали еще больше, это про них зло шутили завистники: «Удачно присел на дорожку!

» Виктор дошел до угла, повернул налево и оказался на довольно широкой Норманненштрассе, заставленной все теми же закопченными домами, но тут уже стали попадаться люди, и он спросил у прохожего, как ему выйти к метро «Франкфуртераллее». «Идите прямо по улице, на следующем перекрестке сверните налево, и там вы увидите скверик: пройдете его насквозь, за ним будет еще один, совсем маленький скверик, а дальше третий, побольше, и так вот, сквериками, вы и выйдете прямо к метро!   Или вернитесь к зданию «Штази» и пройдите вдоль него к метро «Магдалененштрассе».  

Нет уж, хватит с него «Штази» и мрачных размышлений о прошлом! Виктор свернул, как ему было подсказано, и почти сразу увидел деревья, кусты и ступени уличной лестницы, ведущей в сквер, расположенный на каменной террасе примерно на метр выше тротуара. Сквер оказался заброшенным и зарастающим кладбищем: могил было мало, между ними бегали собаки.

Впрочем, собаки в Берлине бегают где ни попадя и гадят повсеместно: в каждый свой приезд к Регине он ухитрялся вляпаться в собачье дерьмо. Шагая по главной дорожке и поглядывая на уцелевшие надгробия, он на ходу читал имена и даты. Последние из них относились к 80-м годам, но могилы уже были явно заброшены и забыты.

Вулкан играть в автоматы, бесплатно и без регистрации в онлайн.

Да, любовь к отеческим гробам не входит в число нынешних германских добродетелей, усмехнулся он. А тут рушат себе могилы среди бела дня, а никому из берлинцев и дела нет. Он вышел из ворот, перешел дорогу, прошел насквозь маленький скверик и вышел к еще одному бывшему кладбищу, давно, еще при коммунистах переделанному в общественный сад; от былого осталось несколько памятников на горках, один из них с большим чугунным крестом. Вашего отца Он жалеет, а вот такие, как ваша мама, у него ходят в любимцах. Или родственники погребенных уже успели перебраться в Западную Германию? От смотровой площадки вышки спускалась катальная горка. Но в любом случае я хочу сказать тебе, милый, что я благодарна тебе за твою любовь, и ты, пожалуйста, запомни мои слова. Мать была юродивая чудачка, доброты несусветной, а Бог ведь таких любит. — Отец тоже в Бога не верил, если только тут не перестроился под старых эмигрантов. Уже входя в ворота кладбища, Виктор слышал какие-то глухие, бухающие звуки, а теперь они становились все громче и громче, и вот он увидел наконец, что они означают: на краю дорожки стоял железный контейнер, с верхом наполненный осколками могильных плит и памятников, а в кустах он увидел двух рабочих, разбивавших кувалдами очередное надгробие. Интересно, и во что же тут играют немецкие детки — в побег из концлагеря? Со временем я научу тебя разбираться в архитектурных стилях. — Вот и хорошо, что хотя бы в этом мы думаем одинаково, и наше будущее обещает быть солнечным. Виктор засмеялся: — Хорошо, я эти твои слова запомню! Причем от души: за мать, за бабку, за мое голодное и униженное детство! Когда отец только что выехал на Запад и об этом узнали в школе, наша классная руководительница, старая партийная дура, объявила всему классу, что отец Ивана Гурнова оказался «врагом народа» и продал Родину за доллары. Справа, в глубине сада, стояло солидное красно-кирпичное здание ратуши с игрушечной зеленой башенкой наверху. Но жить мы будем не в Берлине и даже не в Мюнхене, а где-нибудь гораздо южнее, так что ты постарайся к этой мысли привыкнуть заранее. А пока тебе надо разобраться с нашими сегодняшними проблемами. Она спокойно глядела на него сверху вниз, опустив нежные веки, и он, как всегда, не мог угадать выражения ее удлиненных глаз орехового цвета. Он-то уже давным-давно все обдумал, и все развивается по его плану, и в будущем тоже все будет именно так, как он решит. Метастазы рассосались, наступила ремиссия, как сказали врачи. Знаете, ее ведь и с одной грудью замуж звали — это потом, когда надежды на отца уже не осталось. Он, наверное, правильно делал, что боялся встречи со мной. Некоторые ребята стали меня сторониться, а другие, наоборот, начали ко мне липнуть и выспрашивать, шлет ли отец посылки из Америки и скоро ли я к нему отправлюсь. Мне бы, дураку, недельку с этим лейблом проходить, они бы увидели, что я не реагирую, и отвязались. — Иван, я вот еще что хотела спросить: в том письме, которое вы оставили отцу, было написано: «Я должен сделать то, что обещал матери перед смертью, и сделаю это» — что подразумевалось под этим? Напрасный труд и пустые хлопоты, графина Елизавета Николаевна! — Если я скажу, что в это время Он ждал ее, раскрыв объятия для страдалицы, сумевшей простить обидчика, вы мне поверите? Ратуша фасадом выходила на улицу, а в сад выпирала округлой задней стеной, этаким кирпичным бастионом торжествующего официоза. Под стеной лежал одинокий венок с красной лентой и надписью: «Павшим героям от коммунистов Берлина». Он подошел и прочел на мраморной доске, что «здесь в марте 1919 года были расстреляны коммунары-спартаковцы». Впрочем, он особенно и не пытался, а просто лежал, упиваясь утренним покоем после одиноко проведенной ночи. Он для того и повесил над кроватью «Мадонну с деревцами» Беллини, чтобы, просыпаясь, наслаждаться божественным покоем ее лица. Да и нечем ей думать, глупышке, ведь в ее хорошенькой головке проплывает в день не больше двух-трех мыслей, словно маленькие рыбки в стоячей аквариумной водичке. — Моего отца, Гурнова Виктора Николаевича, в мае 84-го года, когда провожал его на Запад. Юрий Сергеевич Николаев, «Голодание ради здоровья». Я даже знаю, что автору сейчас около девяноста лет, и он все еще сохранил интеллект и здоровье благодаря своей методе. Она бы и сейчас жила, если бы не предательство отца. Бабушка, она к нам переехала, чтобы за матерью ухаживать — между прочим, мать отца! — А я ему ни живому, ни мертвому не прощу того, что он сделал с матерью! Ну разве что сразу после похорон мамы были у меня такие мысли. — Я задам вам тот вопрос, который наверняка задаст следователь, когда вы ему скажете, что у вас последние семь лет не было никаких отношений с отцом. — Голодное — я понимаю, но почему «униженное детство»? Потом те и другие догадались, что отец нас с матерью бросил, объединились и начали надо мной издеваться. Так ведь я еще малек был: я домой с ревом и к бабке: «Бабушка, выстирай, пока мама не увидала! Отойдет фломастер, а они на следующем уроке опять на том же месте напишут… Понимаете, тогда среди ребят был настоящий культ заграничных шмоток: вот если бы у меня и вправду были шмотки с лейблами, они бы не травили меня, а от зависти умирали, а так… — А, вы подумали, что она завещала мне отомстить отцу? Я человек простой и по милости отца малообразованный, мне благородство не по чину, а потому так и запомните: сам умирать буду, а отца не прощу. Сразу вспомнилась песенка пионерских лет: Мы шли под грохот канонады И смерти смотрели в лицо: Вперед продвигались отряды Спартаковцев смелых бойцов! Но как же все-таки уютно спать и просыпаться одному на своей узкой кровати, пусть даже в этой дешевенькой меблирашке! Виктор блаженно потянулся и, не отводя глаз от «Мадонны», нащупал на столике сигареты и зажигалку: сегодня можно и в постели покурить, не надо считаться с астмой Регины. Но спешить ему было некуда, сегодня воскресенье, и он, держа руку с сигаретой возле пепельницы, снова закрыл глаза. Он представил себе небольшой круглый аквариум с веточкой элодеи, с песочком и одинокой раковинкой на дне; в зеленоватой водичке плавало несколько сереньких рыбок гуппи. Вы ведь и меня подозреваете, как это я сразу не догадался…. И с полицией мне связываться, сами понимаете, тоже ни к чему. Я был десятилетним пацаном и мало что соображал тогда: я даже гордился тем, что вот мой отец будет теперь жить на Западе, станет оттуда помогать нам с матерью, а потом, когда она поправится, мы тоже уедем к нему. Он ведь морочил ей голову, врал, что выедет на Запад, заработает денег на лечение и вызовет нас. — так вот, бабушка ее уговаривала забыть отца и снова замуж выходить. А она не пошла ни за кого, хранила верность этому придурку… Она ведь тяжело умирала и умерла прямо у меня на руках. Когда она второй раз снова пережила его предательство. Он наверняка спросит, желали ли вы смерти своего отца? В конце концов я бросил художественную школу и перешел в обычную. Так вот она как раз наоборот: она просила обязательно передать ему, что она прощает его за все. И очень жаль, что вы так и не встретились с отцом, все могло бы измениться к лучшему… И все-таки, как и обещал прохожий, кладбище вывело его к перекрестку со станцией метро. Интересно, как это Артур с его миллионами так и не сумел вылечить жену? Интересно, о чем сейчас думает Регина, в этот первый день после его отъезда из Берлина? Что же она сказала вчера на платформе вокзала «Цоо» перед самым отходом поезда? «Благодарю тебя за любовь…» — нет, не это, вот это как раз правильные слова. Хотя нет, он несправедлив к Регине, ведь она так современна и постоянно листает гламурные журналы! Скажите, а вы можете сделать так, чтобы обо мне в полиции не узнали? Но я могу вывести вас из-под подозрения, если сама буду убеждена, что вы невиновны и действительно не успели встретиться со своим отцом. Итак, вы ответите мне на вопросы, а я запишу на магнитофон ваши ответы. — Апраксина достала из сумки магнитофон и приготовилась записывать. Помню, я как дурачок все какие-то заказы ему делал: пришли мне джинсы, пришли мне «Монополию», пришли крутые кроссовки… Одну грудь ей отрезали и выписали, то есть списали домой умирать. Понимаете, она со временем поняла, что отец нас бросил и не вернется, но у нее были всякие успокаивающие фантазии на его счет: вдруг он ужасно бедствует и стыдится из-за этого нам писать? Ну всякое такое, что там женщины придумывают, когда любят безответно… Она, видите ли, была уверена, что его мучает совесть! — А отца вашего и вправду мучила совесть, — задумчиво сказала Апраксина. Это вы своего клиента выгораживаете из благородства.

Он спустился по ступеням под землю и с облегчением покинул район Лихтенберг. Астма, однако, достанется ему в приданое, что отнюдь не радует… Он убрал скучных гуппи и пустил в аквариум несколько резвых неоновых рыбок. Поэтому будет хорошо, если вы мне все расскажете о себе, об отце и о вашей покойной матери. Потом я сделаю перевод ваших показаний, официально заверю его, а вы мне его подпишете. — Итак, когда вы в последний раз видели своего отца и при каких обстоятельствах? Тут ей кто-то посоветовал лечиться дальше голоданием. Этот наш знакомый подошел к нему, заговорил, и отец сказал ему, что у него теперь новая жизнь, новая семья, а нам он, конечно, станет помогать, но только тогда, когда ему позволят обстоятельства. — Я же подозреваемый, а я тут жертву последними словами поливаю… Если и придется ему снова приехать в Берлин, то в следующий раз он снимет гостиницу в другом районе, нечего Регине разводить экономию за счет его нервов и эстетического вкуса! Потом вспомнил, что ведь сейчас Регина думает о нем, и добавил к ним задумчивого вуалехвоста. Подумав, он поставил аквариум на окно, а за окном коричневыми штрихами набросал зловещий клык церкви Памяти. Я ничего не могу обещать заранее, но, возможно, удастся избежать вашего привлечения к официальному следствию в качестве подозреваемого. У таких, как мой отец, обстоятельства почему-то всегда складываются в их пользу… — Да, пожалуй, следователю все это так подробно рассказывать и не стоит.